Сущность, структура и функции познания

Введение
Актуальность темы. Так как наиболее развитые, теоретические формы познания выступают, как предмет теории познания, то сама теория познания оказывается теорией уже второго уровня, то есть теорией теории, или метатеорией.
Теория познания есть метатеория по отношению ко всем теоретическим формам нашего познания, по отношению же к нетеоретическим формам познания теория познания является теорией первого уровня, или просто теорией.
В то же время все справедливое для теории как таковой, т. е. для просто теории, необходимо справедливо и для метатеории. Отсюда следует, что все, что справедливо для теории как таковой, справедливо также и для теории познания (будет ли она метатеорией или просто теорией).
Теория некоторого предмета не обязана сохранять какие-либо особенности собственного предмета, например, иметь с ним какое-то сходство и т. п. Поэтому выбор предмета теории не может непосредственно влиять на статус и характер самой теории.
Теория познания не обязана иметь нечто общее с той теорией (теориями), которую она изучает, за исключением наличия универсальных характеристик всякой теории.
Теория познания, как метатеория, поэтому может быть совсем иной теорией, чем та теория, метатеорией которой она является.
Цель реферата – выявит сущность, структуру и функции познания.
1 Теоретические основы познания
Связь возросшей роли науки в жизни общества с потребностью в синтезе естественнонаучного и гуманитарного знания, вовлечение в интегративное движение технических и прикладных наук. Развитие науки еще в ХIХ–ХХ вв. показало, что приращение нового знания наиболее интенсивно происходит в месте соприкосновения различных научных дисциплин в результате их взаимодействия. Но лишь во второй половине ХХ и начале ХХI века стало очевидным, что эта тенденция является общей для развития современной науки в целом. Усиление взаимосвязи основных групп современной науки как выражение объективной тенденции в развитии человечества и повышения эффективности как естественнонаучного, так гуманитарного знания. Взаимодействие различных групп наук и проведение междисциплинарных исследований как решение комплексных задач науки, техники, производства .
Демонстрация научной сферы деятельности, наряду с приращением новых знаний и внедрением их в производство, расширяющихся возможностей участия в решении важных социально-экономических задач. Укрепление связи между группами наук (в области социальной информации и управления, в развитии кибернетики и других наук). Опосредованность взаимосвязи гуманитарных и естественных наук техническими науками. Техническое знание как синтезом обществознания и естествознания. Возникновение таких наук, как техническая эстетика, эргономика и других. Интегративные тенденции в познании и дифференциация стилей мышления (экологический, космический, кибернетический, вероятностный, социальный, политический, экономический, психологический и т. д.), формирование современного общенаучного стиля мышления.
Специфика, стилей мышления естествоиспытателей, гуманитариев и представителей технических наук. Необходимость и достаточность современного уровня в развитии интегративных процессов: возрастание взаимосвязи общественных, естественных и технических наук как основа, на которой формируются и приобретают общенаучный статус понятия и иные компоненты научного знания. Учение В. И. Вернадского о ноосфере и его последователи. Интеграция содержания естественнонаучного и гуманитарного образования как условие целостности образовательной среды в «школе будущего».
Теория познания должна строиться с учетом этих ограничений, вытекающих из нашей конечности и нуждающихся в систематическом преодолении и исправлении, в их постоянной коррекции. Для исправления первой из указанных выше наших ограниченностей требуются логика и математика, а также вычислительные машины. Для коррекции ошибок второго типа необходимы различные технические средства эксперимента, средства для выделения, наблюдения и описания объектов предметной области нашего познания, а также их последующей классификации и включения в общие теории.
Для теоретической деятельности требуется рассуждение, которое выступает одной из первых собственно человеческих форм познавательной деятельности, которой нет у других животных. Собственно человеческими являются все опосредованные, все инструментальные формы познавательной деятельности . Поэтому вполне корректно выглядит определение человека в качестве животного, создающего инструменты (если понятие инструмента и инструментальной деятельности понимать достаточно широко). В качестве примера опосредованного, инструментального познания в рамках обыденной жизни можно привести всем известный по собственному опыту пример поклейки обоев. Человек, который пытается определить вертикаль стенных обоев на глаз, может, конечно, случайным образом оказаться прав, но не с большей надежностью, чем дрессированная на поклейке обоев обезьяна.
Чтобы поклеить обои правильно, не случайным образом, необходимо использовать веревку с грузом для точного определения вертикали. Точно так же обстоит дело с нашим рассуждением, которое выступает инструментом нашей познавательной деятельности. Чтобы определить, будет ли истинным утверждение «дважды два пять или киты есть млекопитающие», необходимо уметь рассуждать. Всякий умеющий рассуждать человек скажет, что данное утверждение истинно, потому что киты есть млекопитающие. Всякий умеющий рассуждать придет к выводу, что для того, чтобы сложное высказывание со связкой «или» было истинным, достаточно истинности одного из простых высказываний).
Полученное логическое правило может толковаться как некоторый инструмент, подобный приведенной нами в предыдущем примере p (если верно p, то верно p q составляющих (одного из дизъюнктов).
Все нелогичное есть неправильное с точки зрения целей познания в наших познавательных действиях. Ничем иным, кроме неправильного, как несоответствующего нашим познавательным целям, нелогичное быть не может. В то же время иногда – в редких, аномальных случаях – неправильное может приводить к успеху.
Одной из частых ошибок, встречающихся в литературе, является противопоставление логики и эмоций, логики и чувств. Если чувства и эмоции не способствуют обдуманному использованию логического и математического инструментария, то отсюда еще никак не следует, что логический и математический инструментарий как-то нашим чувствам и эмоциям противоречит или мешает, например, как-то мешает их развитию

. Логика отменяет эмоции и переживания нисколько не больше, чем правила дорожного движения отменяют танцы или песни, например. Спросите логиков, и некоторые из них, возможно, признаются, что поют и танцуют. Подобным образом бурными чувствами переполнены и математики, которые с глубокой древности зарекомендовали себя экстатичными мистиками.
Невозможно отрицать логику, сохраняя логический смысл операции отрицания, поэтому никто не в силах помыслить что-либо нелогичное, другими словами – «границы логики есть границы моего мира» (Л. Витгенштейн). Нелогичное – это исключительно наши ошибки, и ничего другого в нем нет и быть не может. Отрицание логики аналогично заявке на критику рациональности, ибо настоящая, несводимая к голым аффектам критика требует приведения каких-то критических аргументов. Поэтому мы вправе послать такого «аргументатора» к черту, так как он не вправе рационально аргументировать против рациональности, пусть уж он лучше просто орет (выражает свои аффекты). Аргументация всегда будет одной из форм самой рациональности, наряду с языком, социальной коммуникацией, интенциональностью сознания (направленностью сознания на объект) и т. д. Поэтому аргументировать против рациональности абсурдно и невозможно.
К сожалению, в философской литературе присутствуют и трактовки рациональности в качестве чего-то надындивидуального: «объективного духа» Г. В. Ф. Гегеля, «форм общественного сознания» марксистов и подобных объективных сущностей, превращающих рациональность в нечто надындивидуальное. В соответствующих работах речь может идти об «эпохах», «эпистемах», исторических и культурных «формах» рациональности и т. п.
Такая оторванная от индивида «рациональность» должна, по нашему мнению, быть отвергнута из-за своей мифологичности. Это аналогично тому, как в любой здоровой философии сознания необходимо отбросить пустой и бессмысленный термин «общественное сознание». Рациональность, как и сознание, следует толковать как характеристику индивида, а не чего-то общего, не как характеристику тех или иных общностей (для которых лучше подыскать иной термин: рациональная организация, структура и т. п.).
Сказанное относится как к рациональности познания (теоретическая рациональность), так и к рациональности действий индивида (практическая рациональность).
2 Функции теории познания
Объяснение и предсказание являются основными функциями всякой теории. Достаточно очевидно, что без дедуктивной организации знаний предсказание и объяснение становятся невозможными. Операция предсказания будущего возможна исключительно благодаря выведению (осознанному или неосознанному) логических следствий из некоторых посылок, которые являются описанием настоящего или прошлого. Но это вовсе не значит, что мы всегда полностью осознаем, как мы данные следствия получили, – логически корректно мыслят все люди, а не только логики. Кроме того, логики тоже, как и все обычные граждане, не всегда мыслят корректно с логической точки зрения, проще говоря, и они иногда ошибаются. Что же касается объяснения, то можно заметить, что оно также зависит от некоторых логических операций нашего ума, прежде всего от операции подведения частного под общие законы, с помощью которых мы это частное и объясняем. Формальное тождество объяснения и предсказания прекрасно продемонстрировал К. Гемпель .
Объяснение и предсказание имеют одну и ту же логическую форму, которая двумя разными способами может интерпретироваться в отношении временной направленности. Объяснение и предсказание различаются лишь тем, что в объяснении частное подводится под общее, а в предсказании частное выводится из общего. Еще одна интересная проблема, связанная с функциями теоретического познания, это проблема понимания. Подведение под общее не всегда осуществляется с явно (эксплицитно) выраженной дедуктивной последовательностью совершаемых нашим интеллектом операций, как то имеет место в объяснении. Часто в подведении под общее участвует наша интуиция, которая не имеет эксплицитного выражения соответствующих дедуктивных операций. Это и есть то, что уместно называть пониманием, которое образует подводную и более обширную, чем объяснение, область познания.
Понимание не что иное, как образование понятий в процессе познания. Объяснение же есть правильное оперирование понятиями (подведение и т. д.). Получается, что с точки зрения своего содержания – а не формы, как то было с предсказанием и объяснением, – понимание и объяснение суть одно и то же. Основное различие между пониманием и объяснением нами видится в том, что не все содержание наших теорий может быть выражено эксплицитно и законченно, как это имеет место в объяснении. Таким образом, понимание оказывается третьим аспектом наших теорий. Особенно существенную роль понимание играет в тех из наших теорий, которые достаточно сложны для экспликации (социальные, гуманитарные науки). В качестве примера можно вспомнить дискуссию о природе объяснения в исторической науке, начавшуюся после публикации указанной выше статьи К. Гемпеля.
Еще раз хотелось бы подчеркнуть, что понимание – подводная часть объяснения, что данные аспекты взаимосвязаны. Без функции объяснения понимание вырождается в эпистемологическую пустышку, в нечто исключительно психологическое. Хорошо в данном отношении говорит П. Рикёр, перефразируя И. Канта: «Объяснение без понимания пусто, а понимание без объяснения слепо».
В качестве художественного изображения подобной пустышки вспоминается образ Б. Рассела, иронично писавшего о «понимании» кошек и собак, попавших в наши библиотеки. Кошки и собаки что-то, конечно, «переживают» в отношении действий собственного хозяина, но каков познавательный вес данных «переживаний»? «Герменевтика» кошек и собак страдает технической примитивностью и не может считаться адекватной работой с понятиями. Вернемся к проблеме определения теории. Любая теория есть дедуктивная система, замкнутая относительно логического следования. Из сказанного автоматически вытекает, что такой должна быть и теория познания